Форум Свободы |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Форум Свободы » Политика » Доклад комиссии Тальявини (Том II)
Порчу по фотографии
Я бы на вашем месте продавала бы направо и налево этот перевод) По сходной цене.
___________________________________________________
(потом перенесу эти 2 поста в общее обсуждение комиссии)
distinguishes them in principle from a number of countries’ politicised and unlawful decisions to recognise the unilaterally proclaimed independence of Kosovo, decisions which, as has repeatedly been stressed, are precedent-setting in nature”.64 The de facto Presidents of Abkhazia and South Ossetia underpinned this formula with statements like “We have more political and legal grounds for recognition than Kosovo does”.
Russia kept the promise it had made immediately after Kosovo declared independence to reassess its relations with the unrecognised entities. But it made use of this precedent formula selectively: it was used in the case of Georgia, constituted the key feature of Russia’s coercive policy against Georgia and was closely connected to Georgia’s NATO ambitions. But even with this enhanced use of Russia’s Kosovo precedent formula Russian, Georgian and Western experts did not expect an imminent diplomatic recognition of Abkhazia and South Ossetia by the Kremlin.
In one of his comments concerning Kosovo, President Putin announced that Russia would not repeat the mistake the West had made by formally legalising a case of secession. On the international stage and especially in Eurasian regional organisations like the Shanghai Cooperation Organisation (SCO), Russia strongly opposed separatism and assessed it (together with China) as one of the “evil forces” challenging global security. Russia had suppressed its own case of separatism in Chechnya with a maximum of military violence and had refused external criticism in regard to massive human rights violations during the Chechen wars as interference in its sovereignty.
For over a decade Russia has ascribed to UN Security Council resolutions affirming the territorial integrity of Georgia. In this context official recognition of secessionist entities by the Kremlin would appear as a dramatic case of “double standard” – precisely the behaviour of which Russia accused the West.
This restraint finally disappeared with the armed conflict of August 2008.Already before its official recognition of Abkhazia’s and South Ossetia’s independence on 26 August 2008, Russia had significantly increased cooperation with the unrecognised entities. One day after President Putin’s decree on 16 April 2008 on the close cooperation of Russian authorities with their counterparts in Sukhumi and Tskhinvali a Russian newspaper quoted Abkhaz de facto Foreign Minister Shamba with the following triumphant remarks: “We can see the ribbon at the finish line on the road to our recognition. And we’ll cut that ribbon. We’re not afraid of any backlash from Tbilisi. We’re prepared for the fact that the situation in the conflict zone will heat up; Georgia may instigate that”.
________________________________________
65 President Saakashvili did instigate that with the 64 Vremja Novostej, April 22, 2006.
65 Quoted by Mikhail Vignansky in Vremya novostei, April 17, 2008, p.1.
Президент Путин оправдал их как “исключительно социально-экономические цели, которые отличают их в принципе от полемизируемых определенным количеством стран и незаконных решений признать односторонне объявленную независимость Косова, решений, которые, как неоднократно подчеркивалось, являются в действительности установлением прецедента ” .64.
Фактические президенты Абхазии и Южной Осетии подкрепили эту формулу утверждениями: "Мы имеем больше политических и юридических оснований для признания, чем Косово”.
Россия сдержала обещание, это сделало немедленно после того, как Косово объявляло независимость, переоценить свое отношение к непризнанным республикам.
Но это делала использование этой формулы прецедента выборочно: это было использовано в случае с Грузией, составило ключевую особенность принудительной политики России против Грузии и было тесно связано с грузинскими НАТОвскими амбициями.
Но даже с этим расширенным использованием российской формулы Косовского прецедента российские, грузинские и западные эксперты не ожидали неизбежного дипломатического признания Абхазии и Южной Осетии Кремлем.
В одном из своих комментариев относительно Косова, Президент Путин заявил, что Россия не будет повторять ошибку, которую совершил Запад, формально легализуя случай раскола. На международной арене и особенно в евразийских региональных организациях как Шанхайская Организация Сотрудничества (SCO), Россия настоятельно выступала против сепаратизма и оценивала это (вместе с Китаем) как одну из “злых сил” бросающую вызов глобальной безопасности.
Россия подавила ее собственный случай сепаратизма в Чечне с максимумом военного насилия и отвергла внешнюю критику в отношении массивных нарушений прав человека в течение чеченских войн как вмешательство в его суверенитет.
В течение более чем десятилетия Россия подписывалась по резолюциями Совета Безопасности ООН, подтверждающими территориальную целостность Грузии.
В этом контексте официальное признание сепаратистских режимов Кремлем явилось бы драматическим случаем “двойного стандарта” - точно, в образе действий которых Россия обвиняла Запад.
Эта сдержанность наконец исчезла с вооруженным столкновением в августе 2008 года.
Уже перед официаль годаным признанием независимости Абхазии и Южной Осетии 26 августа 2008, Россия значительно увеличила сотрудничество с непризнаваемыми республикаими. Спустя один день после Указа Президента Путина от 16 апреля 2008 года о близком сотрудничестве российских властей с их властями в Сухуми и Цхинвали, российская газета цитировала фактически Министра иностранных дел Абхазии Шамба со следующими торжествующими замечаниями: “Мы можем видеть ленту в финишной черте на дороге к нашему признанию. И мы перережем эту ленту. Мы не боимся никакой обратной реакции из Тбилиси. Мы готовы к факту, что ситуация в зоне конфликта нагреется; Грузия может провоцировать это”.
Президент Саакашвили провоцировал это наступлением против Цхинвали и предоставлял России аргументы добиваться этой политики вперед к грузинским сепаратистским конфликтам.
_______________________________________
64 Время Новостей, 22 апреля, 2006.
65 Цитируется Михаил Вигнанский во "Времени новостей", 17 апреля 2008, p.1.
(страница 28)
offensive against Tskhinvali and provided Russia with arguments to pursue its policy toward the Georgian secessionist conflicts.
The Escalation in 2008 The year 2008 began with Mikheil Saakashvili’s re-election to his second presidential term with 53.4 % of the vote. As four years before, both Georgian and Russian officials expressed a desire to improve their bilateral relations. In his inaugural address on 20 January 2008, reelected President Saakashvili offered to “extend the hand of partnership and cooperation to Russia.” In his first news conference he invited President Putin to visit Georgia and added that “one of my main regrets is that during my first presidential term relations with Russia were spoiled”. 66The Russian Government reacted by sending Foreign Minister Sergei Lavrov to President Saakashvili’s inauguration, contrary to expectations that Moscow would boycott this ceremony in Tbilisi or send a low-level delegation. Foreign Minister Lavrov was the highestranking Russian Government official to visit Georgia since the spy scandal in 2006. On 21 February, Presidents Putin and Saakashvili met in the Russian presidential residence Novo-
Ogaryovo. President Saakashvili expressed his interest in achieving at least a limited reconciliation. At the summit, the two sides agreed to re-establish direct civilian air links.
Reportedly there were talks of a joint control of borders on the Psou river and at the Roki tunnel, which provoked protests from the leaders of Abkhazia and South Ossetia.
However, the fundamental variable affecting Russian-Georgian relations did not change with President Saakashvili’s second term. The re-elected President strongly reaffirmed his intention to pursue Georgia’s “Euro-Atlantic orientation” and to deepen its ties with NATO.
During the election campaign all of his main opponents also professed to support this orientation in Georgian foreign and security policies, with only one fringe candidate dissenting.67 In Russian commentaries Georgia’s sovereignty was increasingly called into question. Konstantin Kosachev, Chairman of the State Duma International Affairs Committee, declared: “Georgia is a construction that emerged in the totalitarian Soviet Union,
a construction whose authorship belongs to then-dictator Iosif Stalin”.68_________________________________
66 Quoted by Richard Weitz: Tbilisi and Moscow Ponder Next Steps after Saakashvili’s Inauguration, in: CACI (Central Asia and Caucasus Institute) Analyst, February 6, 2008.
67 Quoted by Richard Weitz, ibid.
68 Ekho Moskvy, July 10; Vladimir Socor: De-Recognition of Georgia’s Territorial Integrity Disqualifies Russia as “Peacekeeper”, Eurasia Daily Monitor, vol.5, issue 132, July 11, 2008.(страница 29)
Российское Правительство реагировало направлением Министра иностранных дел Сергея Лаврова на инаугурацию президента Саакашвили, вопреки ожиданиям, что Москва бойкотирует эту церемонию в Тбилиси или пошлет делегацию низкого уровня. Министр иностранных дел Лавров был российским правительственным чиновником высшего ранга для визита в Грузию, начиная со шпионского скандала в 2006 года.
21 февраля Президенты Путин и Саакашвили встретились в резиденции российского президента Ново-Огарево.
Президент Саакашвили выражал интерес в достижении по крайней мере ограниченного взаимодействия. На встрече на высшем уровне две стороны согласились вновь установить прямые гражданские воздушные связи.
По сообщениям это были переговоры о совместном контроле границ на реке Псоу и туннеле Роки, что вызвало протесты лидеров Абхазии и Южной Осетии.
Однако, фундаментальные переменные, затрагивающие русско-грузинские отношения, не изменились со вторым сроком президента Саакашвили. Переизбранный президент настоятельно вновь подтвердил намерение следовать “евроатлантической ориентации Грузии” и углублять связи с НАТО.
В течение избирательной компании все его главные противники также утверждали, что поддерживают эту ориентацию в грузинской внешней политике и политике безопасности, только с одним возражающим кандидатом. 67
В российских комментариях суверенитет Грузии был все более и более подвергнут сомнению. Константин Косачев, Председатель государственного Комитета по Международным отношениям Думы, объявлял: “Грузия является конструкцией, которая появилось в тоталитарном Советском Союзе, конструкция, авторство которой принадлежит тогдашнему диктатору Иосифу Сталину” .68
____________________________________________________
66 Quoted by Richard Weitz: Tbilisi and Moscow Ponder Next Steps after Saakashvili’s Inauguration, in: CACI (Central Asia and Caucasus Institute) Analyst, February 6, 2008.
67 Quoted by Richard Weitz, ibid.
68 Эхо Москвы, July 10; Vladimir Socor: De-Recognition of Georgia’s Territorial Integrity Disqualifies Russia as “Peacekeeper”, Eurasia Daily Monitor, vol.5, issue 132, July 11, 2008.
(страница 29)
War rhetoric repeatedly flared up on all conflict sides since March-April 2008. This bellicose rhetoric around the unresolved regional conflicts in the South Caucasus was accompanied by a process of armament and a sharp rise in defence budgets in the region between 2004 and 2008. Growth in military spending in the three South Caucasian states in 2008 exceeded GDP growth dramatically. Georgia increased its military spending during this period from below 1 percent of its GDP to more than 8 percent. Likewise, the separatist entities became more militarised. Georgia made a standard accusation of Russia that it used the rotation of its peacekeeping contingents to deploy additional military forces into the conflict zones. In this context, statements that relations between Russia and Georgia were “strained to the limit of war” were repeatedly heard.
On 6 May 2008 Temur Yakobashvili, the Georgian Minister for Conflict Resolution (a post recently renamed to Minister for Reintegration), said at a news conference in Brussels that Georgia was very close to open hostilities: “We literally have to avert war”. Such statements intensified to a degree that alarmed the international community. In the following days, the Georgian side welcomed the French Foreign Minister’s attempt to prevent an armed conflict.69 The European Union announced that a group of foreign ministers would head to Tbilisi to explore ways of halting the hostile actions and rhetoric that had marked Georgian-Russian relations in previous weeks. Though supportive of Tbilisi, the EU continued to aspire to a peacekeeping role, but was unwilling to commit to any actions that would set it in opposition to Moscow.70
After the July incident with a Russian airplane admittedly flying over South Ossetia, Georgia recalled its Ambassador to Russia. Gleb Pavlovsky, a political scientist with Kremlin connections, interpreted this as “a possible pre-war state of affairs in Russian-Georgian relations”.71
At first global attention with regard to the escalation was focused on Abkhazia.72 In May
Russia moved to increase the troop levels of its peacekeeping force in Abkhazia to 2 500 and sent railway troops on a “humanitarian mission” into the region. The Abkhaz leadership claimed that territorial defence forces had shot down five Georgian reconnaissance drones in______________________________________
69 No War Thanks Kouchner – Georgian Minister Says, Civil Georgia, May 14, 2008.
70 On May 9, the Slovenian Foreign Minister Dmitri Rupel emphasised that the EU did not have “any intention
of supporting one side against the other now”. See Nina Akhmeteli: US and EU Support for Tbilisi Grows
amid Escalating Tension with Russia, Eurasia Insight, May 9, 2008.
71 Interfax, July 11, 2008.
72 Georgia and Russia: Clashing over Abkhazia, International Crisis Group Policy Report, June 5, 2008.
Военная риторика неоднократно вспыхивала на всех сторонах конфликта с марта-апреля 2008 года.
Эта агрессивная риторика вокруг нерешенных региональных конфликтов на Юге Кавказа сопровождалась процессом вооружения и острого повышения военных бюджетов в регионе между 2004 и 2008 годами.
Рост военных расходов в трех Юго-кавказских странах в 2008 году значительно превышал рост валового внутреннего продукта. Грузия увеличила свои военные расходы в течение этого периода с менее 1 процента своего валового внутреннего продукта до более чем 8 процентов.
Аналогично, сепаратистские объекты стали более милитаризованными. Грузия сделала стандартное обвинение в адрес России, что она использовала ротацию ее контингента по поддержанию мира, чтобы развернуть дополнительные военные силы в зоны конфликта. В этом контексте, неоднократно слышались утверждения, что отношения между Россией и Грузией были “напряженными до предела войны”.
6 мая 2008 года Тимур Якобашвили, грузинский Министр по разрешению конфликта (пост, недавно переименованный Министра по реинтеграции), сказал на пресс-конференции в Брюсселе, что Грузия была очень близко к открытым военным действиям: “Мы буквально должны предотвратить войну”. Такие утверждения усилились в известной степени, что встревожило международное сообщество. В последующие дни грузинская сторона приветствовала попытку французского Министра иностранных дел предотвратить вооруженный конфликт 69.
Европейский союз объявил, что группа министров иностранных дел последует в Тбилиси, чтобы исследовать способы остановить враждебные действия и риторику, которая отметила грузинско-российские отношения в предыдущие недели.
Несмотря на благосклонность к Тбилиси, ЕС продолжал стремиться к миротворческой роли, но не желал совершать любые действия, которые поставят его против Москвы. 70
После июльского инцидента с российским самолетом, по общему признанию пролетающим над Южной Осетией, Грузия отзывала своего посла в России.
Глеб Павловский, политолог с кремлевскими связями, интерпретировал это как “возможная предвоенная ситуация в российско-грузинских отношениях” .71
Сначала огромное внимании относительно эскалации было сосредоточено на Абхазии. 72
В мае Россия увеличила численный состав сил по поддержанию мира в Абхазии до 2 500 человек и послала железнодорожные войска для “гуманитарной миссии” в регион.
______________________________________
69 No War Thanks Kouchner – Georgian Minister Says, Civil Georgia, May 14, 2008.
70 On May 9, the Slovenian Foreign Minister Dmitri Rupel emphasised that the EU did not have “any intention
of supporting one side against the other now”. See Nina Akhmeteli: US and EU Support for Tbilisi Grows
amid Escalating Tension with Russia, Eurasia Insight, May 9, 2008.
71 Interfax, July 11, 2008.
72 Georgia and Russia: Clashing over Abkhazia, International Crisis Group Policy Report, June 5, 2008
(страница 30)
recent weeks.73 NATO Secretary-General Jaap de Hoop Scheffer demanded that Moscow withdraw its railway troops and urged both sides to “engage quickly in a high-level and open dialogue to de-escalate tensions”.74
In July 2008 Germany initiated a three-stage plan for a settlement of the Georgian-Abkhaz conflict. The plan was developed within the framework of the Group of Friends of the UN Secretary-General. The first stage involved measures to rebuild trust between the conflict sides to lead to their signing of an agreement on the non-use of force, and the initiation of a process to bring Georgian IDPs/refugees back to Abkhazia.
The second stage provided for reconstruction work financed by donor states. Not until the third stage was it planned to tackle Abkhazia’s political status. Abkhaz de facto President Sergei Bagapsh turned down the plan and put forward his own conditions for beginning talks with the Georgian side. “We told the German Foreign Minister to add two points to the document. First, Georgia has to pull its troops out of the upper Kodori Valley in Abkhazia.
Second, it must sign an agreement on not resuming military operations”.75
Meanwhile the conflict escalation on the ground shifted from Abkhazia to South Ossetia.
Both the Georgians and Ossetians launched artillery attacks on each other’s villages and checkpoints. But even in July many experts did not expect that one of the parties to the conflict could be rationally intending to open hostilities. Only a few days before the armed conflict, a commentator from Novaya Gazeta predicted “There will be no war”. No conflict side had an interest in starting a war, according to this commentary. “Not even someone with the wildest imagination could come up with any reasons why Tskhinvali might be interested in military operations against the Georgians”. Nor could Tbilisi have any plans to wage war according to this commentary. First of all, the main condition for receiving a Membership Action Plan from NATO was stability, not open hostility. A “Blitzkrieg” seemed impossible, the Georgian economy would simply not withstand protracted military operations.76 By waging war Georgia would risk losing support of the Western world that was already eroding due to the domestic political crisis and to disputes over the democratic results of the Rose Revolution. The danger of a full-scale armed conflict was rather seen in a scenario in which one of the many localised provocations in the conflict zones “could cut across the calculations__________________________________
73 Interfax, May 8, 2008.
74 Quoted in Nezavisimaja Gazeta, June 5, 2008, p.1.
75 Quoted in Kommersant, July 19, 2008, p.1.
76 Yury Karlenovich Simonyan, in: Nezavisimaja Gazeta, July 28, 2008, p. 12.
Абхазское руководство утверждало, что территориальные силы обороны сбили пять грузинских беспилотных самолетов разведчиков за последние недели. 73
Генеральный секретарь НАТО Яап де Хооп Схеффер потребовал, чтобы Москва отвела свои железнодорожные войска и убеждал обе стороны “начать быстрый и открытый диалог на высшем уровне, чтобы сократить напряженные отношения”. 74
В июле 2008 года Германия инициировала трехэтапный план относительно урегулирования грузино-абхазского конфликта. План был развит в пределах структуры Группы Друзей Генерального секретаря ООН. Первая стадия включала меры восстановить доверие между сторонами конфликта, привести их к подписанию соглашения по неиспользованию силы, и инициирования процесса, возвращения грузинских беженцев в Абхазию.
Вторая стадия предусматривала работу по реконструкции, финансируемую государствами - донорами.
И только после этого, на третьей стадии, планировалось заняться политическим статусом Абхазии.
Фактический президент Абхазии Сергей Багапш отверг план и выдвинул свои собственные условия для того, чтобы начать переговоры с грузинской стороной. “Мы сказали немецкому Министру иностранных дел добавить два пункта к документу. Сначала, Грузия должна вывести свои войска из верхней Долины Кодори в Абхазии.
Во вторых, это должна подписать соглашение о не возобновлении военных операций” .75
Тем временем подъем конфликта на территории переместился от Абхазии к Южной Осетии.
Грузины и осетины начали артиллерийские атаки на деревни друг друга и контрольно-пропускные пункты. Но даже в июле многие эксперты не ожидали, что одна из сторон конфликта могла сознательно намереваться открыть военные действия. Только за несколько дней до вооруженного столкновения, комментатор Новой Газеты предсказал, что "не будет никакой войны”. Никакая сторона конфликта не имела интерес в начале войны, согласно этому комментарию.
“Не каждый, даже с самым бурным воображением, мог придумать какие то причины, почему Цхинвали мог бы интересоваться военными операциями против грузин”.
И при этом Тбилиси не мог иметь никаких планов вести войну согласно этому комментарию. Прежде всего, главным условием, чтобы получить План Действия Членства от НАТО было стабильность, отсутствие враждебности.
"Блицкриг" казался невозможным, грузинская экономика не сможет просто противостоять длительным военным операциям 76
Ведя войну Грузия рисковал бы терять поддержку Западного мира, которая уже разрушалась из-за внутреннего политического кризиса и споров о демократических результатах Революции Роз.
__________________________________
73 Interfax, May 8, 2008.
74 Quoted in Nezavisimaja Gazeta, June 5, 2008, p.1.
75 Quoted in Kommersant, July 19, 2008, p.1.
76 Yury Karlenovich Simonyan, in: Nezavisimaja Gazeta, July 28, 2008, p. 12.
(страница 31)
of all sides“.77 Some other regional and military experts did predict a full-scale armed conflict. By that time it was already too late for any diplomatic action to be effective.
Conclusion
A prominent Russian expert on the Caucasus, Sergei Markedonov, characterised the Russian-Georgian relations as “rather paradoxical”. On the one hand there are many traditional ties, primarily socio-cultural. For over 200 years Georgia had been part of the Russian and Soviet Empire. Its political class was incorporated into the Tsarist establishment. Georgia was Russia’s bridgehead in its Caucasus wars of the 19th century, the imperial outpost for the establishment of Russian military and administrative power in the whole of the region. Later on, Georgia was a Soviet Republic with its very specific experience of Stalinist terror, but a comparatively high standard of cultural autonomy in the decades after Stalin’s death. The Georgian historical narrative emphasises the two annexations by Russia in 1801 and 1921 as national traumas. A burden of mutual claims and contradictions was inherited from the Soviet and post-Soviet periods. The April 1989 events, when Soviet forces brutally broke up a demonstration in Tbilisi, marked a turning point in Georgia’s tough independence course. In the period under Zviad Gamsakhurdia this course translated into a Georgian ethnocentric attitude with nationalistic slogans and enforced anti-Russian sentiments deterring non-Georgian minorities and autonomous regions from Georgia’s independence projects.
Georgia’s drive for its emancipation from Russian power projection gained renewed strength after the peaceful power change from Shevardnadze to Saakashvili. The idea of “fleeing the Russian Empire” which made virtually no distinction between the contexts of pre-1917 Russia, the Soviet Empire and the post-Soviet Russian Federation had become the “keynote of its foreign policy”.78
Thus the question of who was responsible for the 2008 August armed conflict cannot be
focused solely on the night from 7 to 8 August and the Georgian offensive against Tskhinvali.
It has to include a broader run-up to the conflict, a longer process comprising mutual accusations, military threats, violent incidents in conflict zones, acts of a great power’s coercive policy toward an insubordinate neighbour, this neighbour’s unrealistically accelerated policy of reintegration and presenting its Western-oriented foreign and security policies as “fleeing the Russian Empire”.77 ICG Europe Report, Georgia and Russia: Clashing over Abkhazia, N°193, April 2008, S. 8.
78 Sergei Markedonov: The Paradoxes of Russia’s Georgia Policy, Russia in Global Affairs, April-June 2007.
Опасность полномасштабного вооруженного столкновения виделась скорее в сценарии, по которому одна из многих локальных провокаций в зонах конфликта “могла обостриться по расчетам всех сторон. 77
Некоторые другие региональные и военные эксперты действительно предсказывали полномасштабное вооруженное столкновение. К тому времени это было уже слишком поздно для любого дипломатического действия, чтобы быть эффективным.
Заключение
Видный российский эксперт по Кавказу, Сергей Маркедонов, характеризовал российско-грузинские отношения как “довольно парадоксальные”. С одной стороны есть много традиционных связей, прежде всего социокультурных. В течение более чем 200 лет Грузия была частью российской и советской Империи. Его политический класс был включен в царские правящие круги. Грузия была российским плацдармом в его войнах на Кавказа 19-ого столетия, имперская застава для учреждения русской военной и административной власти во всем регионе.
Позднее, Грузия была советской Республика с ее очень специфическим опытом сталинского террора, но сравнительно высокого стандарта культурной автономии в десятилетия после смерти Сталина. Грузинское историческое повествование подчеркивает эти две аннексии Россией в 1801 и 1921 как национальные травмы. Бремя взаимных требований и противоречий было унаследовано с советских и постсоветских периодов. События апреля 1989 года, когда советские силы жестоко разогнали демонстрацию в Тбилиси, отметили поворотный момент в жестком курсе на независимость Грузии. В период Звиада Гамсахурдии этот курс передавался на грузинские межэтнические отношения с националистическими лозунгами и навязывал анти-российские настроения, отпугивающие негрузинские меньшинства и автономные области от проектов независимости Грузии.
Грузинский стимул по освобождению от проекта российской власти получил возобновленную силу после мирного изменения власти от Шеварднадзе к Саакашвили. Идея относительно “того, чтобы бежать из Российской империи”, которая не сделала фактически никакого различия между контекстами России до 1917 года, советской Империи и постсоветской Российской Федерации, стала “лейтмотивом этой внешней политики” .78
Таким образом вопрос того, кто был ответственен за вооруженное столкновение августа 2008 года, не может быть сосредоточен исключительно на ночи с 7 на 8 августа и грузинском наступление против Цхинвали.
Это должно включить более широкий разбег в конфликте, более длинный процесс, включающий взаимные обвинения, военные угрозы, крупные инциденты в зонах конфликта, действия принудительной политики великой державы к непокорному соседу, нереалистично ускоренная политика этого соседа по реинтеграции и презентация ее западно-ориентированной внешней политики и политики безопасности как “бегство из Российской империи”.
_____________________________________
77 ICG Europe Report, Georgia and Russia: Clashing over Abkhazia, N°193, April 2008, S. 8.
78 Sergei Markedonov: The Paradoxes of Russia’s Georgia Policy, Russia in Global Affairs, April-June 2007.
(страница 32)
In this growing confrontation, challenges and opportunities for security and economic cooperation between Russia and Georgia were ignored or missed.79 Both sides should have realised that they had a shared interest in the stability of their common neighbourhood. As the Russian Ambassador to Georgia said upon his return to Tbilisi after the spy scandal, the South and the North Caucasus constitute a single organism. A region like Pankisi was a symbol for such mutual security challenges to both Georgia and Russia. The whole border between Georgia and Russia runs along critical zones of intersection between North and South Caucasian security challenges. Both sides shared economic interests. Russia remained Georgia’s most important export market and the largest labour market for the Georgian diaspora. For Russia, Georgia was important to its political, military and economic actions in the whole of the South Caucasus. More than once, Russia’s punitive acts against Georgia affected Armenia. With its policy of partitioning Georgia and recognising Abkhazia and South Ossetia as independent states after the 2008 August conflict, Russia did not gain any support even from its closest allies. On the other hand, Georgia had done much to alienate its breakaway regions and push them away from its own independence project. On all sides negative stereotypes and emotions prevailed over shared interests.
2. Relations between Georgia, the United States and NATO
IntroductionThe second Bush administration defined three sets of US interests in the South Caucasus:
first, its energy interests, regarded as strategic; second, the more traditional security interests, such as fighting terrorism, preventing military conflict and defending the territorial integrity of the three states in the region; and third, the democratic and economic reform of these states, to ensure their stability and legitimacy.8079 Gulbaat Rzchiladse: Ru.land und Georgien. Konfrontation statt Kooperation, in: Osteuropa, 7/2007, 71-80,
the problem of missed cooperation, p. 78-79.
80 See the interview with US Deputy Assistant Secretary of State for European and Eurasian Affairs Matthew
Bryza in “Caucasus: U.S. Says Aliyev, Kocharian Must Show ‘Political Will,’” Radio Free Europe/Radio
Liberty, 23 June 2006, http://www.rferl.org/articleprintview/1069418.html (accessed on 27 July 2009).
See also Jim Nichol, “Armenia, Azerbaijan and Georgia: Political Developments and Implications for U.S.
Interests,” CRS Report for Congress, Congressional Research Service, 13 August, 2008, pp. 2-5. On the
history of US-Georgian relations see Svante E. Cornell, Small Nations and Great Powers. A Study of
Ethnopolitical Conflict in the Caucasus, Curzon, Richmond, Surrey, 2001; Fiona Hill, “A Not-So-Grand
Strategy: U.S. Policy in the Caucasus and Central Asia since 1991,” an English translation of an article of
Politique etrangere, on the website of the Brookings Institute
http://www.brookings.edu/articles/2001/ … l.aspx?p=1 (accessed on 28 July 2009).
В этой возрастающей конфронтации, проблемы и возможности сотрудничества в вопросах безопасности и экономики между Россией и Грузией игнорировались или терпели неудачу. 79.
Обе стороны должны были понять, что они имели общий интерес в стабильности их общей границы. Поскольку российский Посол в Грузии сказал по его возвращению к Тбилиси после шпионского скандала, Южный и Северный Кавказ составляет единственный организм. Регион, такой как Панкиси, был символом для таких взаимных проблем безопасности и для Грузии и для России. Целая граница между Грузией и Россией бежит по критическим зонам пересечения между Северокавказскими и Югокавказскими проблемами безопасности.
Обе стороны разделили экономические интересы. Россия оставалась самым важным экспортным рынком Грузии и наибольшим трудовым рынком для грузинской диаспоры. Для России Грузия была важна для ее политических, военных и экономических действий на всем Юге Кавказа. Не раз российские, связанные с наказанием, действия против Грузии затрагивали Армению. С ее политикой разделения Грузии и признания Абхазии и Южной Осетии как независимых государств после августовского конфликта 2008 года, Россия не получала никакой поддержки даже от ее самых близких союзников. С другой стороны, Грузия сделала много, чтобы отдалить ее отколовшиеся области и оттолкнула их от ее собственного проекта независимости. На всех сторонах отрицательные стереотипы и эмоции преобладали по раздельным интересам.
2. Отношения между Грузией, Соединенными Штатами и НАТО
Введение
Вторая администрация Буша определила три набора американских интересов на Юге Кавказ:
Во-первых, это энергетические интересы, расцененные как стратегические;
Во-вторых, более традиционные интересы безопасности, такие как борьба с терроризмом, предотвращение вооруженных конфликтов и защита территориальной целостности трех государств в регионе;
и третье, демократическая и экономическая реформа этих государств, чтобы гарантировать их стабильность и законность. 80
_____________________________
79 Gulbaat Rzchiladse: Ru.land und Georgien. Konfrontation statt Kooperation, in: Osteuropa, 7/2007, 71-80,
the problem of missed cooperation, p. 78-79.
80 See the interview with US Deputy Assistant Secretary of State for European and Eurasian Affairs Matthew
Bryza in “Caucasus: U.S. Says Aliyev, Kocharian Must Show ‘Political Will,’” Radio Free Europe/Radio
Liberty, 23 June 2006, http://www.rferl.org/articleprintview/1069418.html (accessed on 27 July 2009).
See also Jim Nichol, “Armenia, Azerbaijan and Georgia: Political Developments and Implications for U.S.
Interests,” CRS Report for Congress, Congressional Research Service, 13 August, 2008, pp. 2-5. On the
history of US-Georgian relations see Svante E. Cornell, Small Nations and Great Powers. A Study of
Ethnopolitical Conflict in the Caucasus, Curzon, Richmond, Surrey, 2001; Fiona Hill, “A Not-So-Grand
Strategy: U.S. Policy in the Caucasus and Central Asia since 1991,” an English translation of an article of
Politique etrangere, on the website of the Brookings Institute
http://www.brookings.edu/articles/2001/ … l.aspx?p=1 (accessed on 28 July 2009).
(страница 33)
The history of US-Georgian relations since 1992 – the year the two countries established diplomatic relations – may be subdivided according to the efforts the United States made to implement these policy objectives in its relations with Georgia. There was no significant US involvement designed to achieve any of these three aims during the first period, which ranges from 1992 to 1995. The signing in 1993 - 1994 of a number of oil contracts between Western (including US) companies and the Kazakh and Azeri authorities raised the question of how this oil should be transported to world markets. This had security implications for American energy policies. Energy security was a key motive for stronger US involvement in Georgia in the second period, which can be situated between 1995 and 2001. US support for Georgia’s security and defence policies was given partly with the help of NATO’s cooperative framework, which will also be analysed below. Meanwhile, the US war against terror led to a redefinition of American security interests in Georgia. Washington’s concern for Georgia’s political stability led to increased American engagement in the field of military reform.
One word of caution: the fact that both US and NATO policies on Georgia are dealt with in this section on American-Georgian relations is not based on an assumption that their policies are to be regarded as identical. Georgia was not granted a Membership Action Plan (MAP) at the Bucharest meeting of April 2008 and this was a clear indication that, on the contrary, there are some basic political differences between NATO allies. NATO policies will be addressed in this section based on the observation that Georgia’s integration into NATO was a dominant issue in American policies in the second and, in particular, the third period under consideration, ending with the armed conflict of August 2008.
1992 - 1995: No Crucial US Interests in Georgia
The dissolution of the Soviet Union in December 1991 left Georgia internationally isolated, as a result of internal turmoil. The establishment of diplomatic relations between the United States and Georgia was delayed until April 1992,81 after the forcible removal of Georgia’s first elected President, Zviad Gamsakhurdia, and the return to Tbilisi of Georgia’s former leader, Eduard Shevardnadze. US attention at the time was focused on Russia, in a policy that became known as the “Russia First” approach. Questions such as the dismantling of the former Soviet nuclear arsenal in Belarus, Ukraine and Kazakhstan and the withdrawal of the former Soviet troops from the Baltic States were considered far more vital to US security interests than the internal turmoil in Georgia.___________________________________
81 See the website of the Georgian Ministry of Foreign Affairs http://www.mfa.gov.ge (accessed on 24 August
2009).
История американо-грузинских отношений с 1992 года - года, когда эти две страны установили дипломатические отношения - может быть подразделена в соответствии с усилиями Соединенных Штатов, сделанными, чтобы осуществить эти политические цели в ее отношениях с Грузией.
Не было никакого существенного американского участия, соответствующего плану добиться любой из этих трех целей в течение первого периода, который простирается с 1992 до 1995 года.
Подписание в 1993 – 1994 годах некоторого количества нефтяных контрактов между западными (включая США) компаниями и Казахской и Азербайджанской властью подняли вопрос, как эта нефть должна транспортироваться к мировым рынкам.
Это имело значения безопасности для американской энергетической политики. Энергетическая безопасность была ключевым мотивом для более значительного американского участия в Грузии во втором периоде, который может быть расположен между 1995 и 2001 годами. Американская поддержка грузинской политики безопасности и обороны была оказана частично с помощью совместной структуры НАТО, которая будет также проанализирована ниже. Тем временем, американская война против террора приводила к переопределению американских интересов безопасности в Грузии. Вашингтонский интерес к грузинской политической стабильности приводил к повышенному американскому обязательству в области военной реформы.
Одно слово предостережения: факт, что политика США и политика НАТО относительно Грузии рассматриваемые в этой части относительно американо-грузинских отношений, не основаны на предположении, что их политика должна быть расценена как идентичная. Грузии не предоставили План действия членства (КАРТУ) на Бухарестской встрече в апреле 2008 года и это было ясным признаком, что, напротив, между союзниками НАТО есть некоторые основные политические различия.
К политике НАТО будут обращаться в этой части, основанной на наблюдении, что интеграция Грузии в НАТО была доминирующей проблемой в американской политике во втором и, в частности третьем периоде рассмотрения, заканчивающегося вооруженным конфликтом августа 2008 года.
1992 - 1995: Несущественные американские интересы в Грузии.
Роспуск Советского Союза в декабре 1991 года оставил Грузию международно-изолированной, как результат внутренних беспорядков. Установление дипломатических отношений между Соединенными Штатами и Грузией было отсрочено до апреля 1992,(81) после насильственного устранения первого избранного Президента Грузии Звиада Гамсахурдии и возвращения в Тбилиси прежнего лидера Грузии Эдуарда Шеварднадзе.
Американское внимание в это время было сосредоточено на России, политике, которая стала известной как подход “«Прежде других - Россия»”. Вопросы, такие как демонтаж прежнего советского ядерного арсенала в Белоруссии, Украине и Казахстане и вывод бывших советских войск из Балтийских государств считали намного более жизненно важными для американских интересов безопасности, чем внутренняя неразбериха в Грузии.
___________________________________
81 See the website of the Georgian Ministry of Foreign Affairs http://www.mfa.gov.ge (accessed on 24 August 2009)
(страница 34)
There was American support, however, for Eduard Shevardnadze and his efforts to stabilise a state torn apart by ethnic and civil conflicts. Secretary of State James Baker visited Tbilisi in May 1992.82 The working guidelines that the United States developed at the time for dealing with the newly independent states included support for their independence, transition to a market economy and democracy, and regional cooperation.83 After Georgia’s unsuccessful military engagement in Abkhazia, President Clinton assured Mr Shevardnadze that the United States stood behind his leadership and would defend the principle of territorial integrity.
Where Abkhazia and South Ossetia was concerned, Russia was mandated with a dominant role in peacekeeping and a role of facilitator in mediation, despite its own interests as a neighbouring country.
The Sochi Agreement “on principles of settlement of the Georgian-Ossetian conflict,” signed on 24 July 1992, led to the deployment in South Ossetia of peacekeeping forces consisting of Russian, Georgian and Ossetian troops. As the UN in the case of Abkhazia, the CSCE supported the territorial integrity of Georgia in its mediation efforts on this conflict, and its mission that was established in Tbilisi in December 1992 was consequently called “Mission to Georgia” (for more details see Chapter 2 “Conflicts in Abkhazia and South Ossetia. Peace Efforts 1991 – 2008”). In August 1993 the UN established an Observer Mission for Georgia (UNOMIG) to monitor the implementation of the ceasefire agreement that had been reached the previous month. The negotiations on a peaceful settlement of Abkhazia were entrusted to the UN, with Russia as facilitator. UN Security Council Resolution 896 of January 1994 prescribed clearly that the status of Abkhazia was to be defined by respecting “the sovereignty and the territorial integrity of the Republic of Georgia”.
In the early 1990s the future status of Abkhazia and South Ossetia, the Russian Federation, the United States and the European governments had a common position in maintaining the principle of territorial integrity. They shared the view that this principle was needed to preserve the stability of the various republics that had emerged from the dissolution of the Soviet Union.84
They rejected the idea that new international borders could result from the use of force. International borders could be changed only with the mutual consent of the
governments or parties to a secessionist conflict – in line with the Helsinki Final Act. While
______________________________________
82 Norman Kempster, “In a Show of Support, Baker Visits Shevardnadze,” Los Angeles Times, 26 May1992.
83 Elizabeth Sherwood-Rendall, “U.S. Policy and the Caucasus,” in: Contemporary Caucasus Newsletter, Issue 5,
Spring 1998, p.3.
84 On the legal principles underpinning the international recognition policies, see Chapter 3 “Related Legal
Issues”.
Тем не менее для Эдуарда Шеварднадзе и его усилий стабилизировать государство, раздираемое этническими и гражданскими конфликтами, американская помощь была. Госсекретарь Джеймс Бейкер посетил Тбилиси в мае 1992 года.82
Рабочие руководящие принципы, которые Соединенные Штаты развивали в это время, связанное с недавно независимыми государствами, включал поддержку их независимости, переход к рыночной экономике и демократии, и региональному сотрудничеству 83
После неудачного грузинского военного сражения в Абхазии, Президент Клинтон уверил г. Шеварднадзе, что Соединенные Штаты поддерживали его лидерство и защитят принцип территориальной целостности.
Где Абхазия и Южная Осетия участвовали, Россия получила мандат с доминирующей ролью в поддержании мира и роли помощника в посредничестве, несмотря на его собственные интересы как соседняя страна.
Сочинское соглашение “о принципах урегулирования грузино-осетинского конфликта,” подписанное 24 июля 1992 года, приводило к развертыванию в Южной Осетии сил по поддержанию мира, состоящих из российских, грузинских и осетинских войск. Как ООН в случае с Абхазией, Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе (CSCE) поддерживало территориальную целостность Грузии в ее посреднических усилиях в этом конфликте, и ее миссию, которая была образована в Тбилиси в декабре 1992 года, соответственно называлась “Миссией в Грузии” (для большего количества деталей, см. Главу 2 “Конфликты в Абхазии и Южной Осетии. Мирные Усилия 1991 - 2008”).
В августе 1993 года ООН учредила Миссию Наблюдателей для Грузии (UNOMIG) для того, чтобы контролировать выполнение соглашения о перемирии, которое было достигнуто в предыдущем месяце. Переговоры относительно мирного урегулирования в Абхазии были поручены ООН с Россией в качестве помощника. Резолюция Совета Безопасности ООН 896 января 1994 года предписали ясно, что статус Абхазии должен был быть определен, уважая “суверенитет и территориальная целостность Республики Грузия”.
В начале 1990-х о будущем статусе Абхазии и Южной Осетии, Российская Федерации, Соединенные Штаты и европейские правительства имели общие позиции в поддержании принципа территориальной целостности. Они разделили представление, что этот принцип был необходим, чтобы сохранить стабильность различных республик, которые появились после роспуска советского Союза 84
Они отклонили идею, что новые международные границы могли следовать из использования силы. Международные границы могли быть изменены только по взаимному согласию правительства или сторон в сепаратистском конфликте - в соответствии с Хельсинским Заключительным Актом.
___________________________________
82 Norman Kempster, “In a Show of Support, Baker Visits Shevardnadze,” Los Angeles Times, 26 May1992.
83 Elizabeth Sherwood-Rendall, “U.S. Policy and the Caucasus,” in: Contemporary Caucasus Newsletter, Issue 5, Spring 1998, p.3.
84 On the legal principles underpinning the international recognition policies, see Chapter 3 “Related Legal Issues”.
(страница 35)
While the Western permanent members of the UN Security Council were seriously concerned about the situation in the Balkans, Russia was confronting instability within its own borders, including secessionist threats from Tatarstan and Chechnya of the Russian Federation. In its view, the North and South Caucasus constituted a single unit in security terms. Consequently, instability in the South would have a detrimental effect on the political situation in the North Caucasus.
The American Government – like other Western governments – did not oppose Russia’s
dominant peacekeeping role in South Ossetia or Abkhazia. The fact that the Georgian authorities had accepted such an arrangement, and the lack of vital geo-strategic interests to defend in the Caucasus region seem to have been the main reasons for this attitude.
Washington did not share Moscow’s view that the South Caucasus were part of Russia’s “near abroad” in political terms, but it was convinced that they had a common interest in preserving stability, on the basis of the principle of territorial integrity. In the view of the American administration of the 1990s, Russia’s involvement could increase the efficiency of the mediation efforts being made by the UN and the OSCE. Russia had unique knowledge of local political conditions, and had strong leverage over all the parties. Russia had stressed its readiness to cooperate with other countries. Moreover, it used the CIS label for its peacekeeping operation in Abkhazia, in order to stress the importance of regional organisations in solving such conflicts.
The division of labour between Russian peacekeepers and international and regional security organisations was regarded as a temporary arrangement that would pave the way for a comprehensive settlement along the lines agreed with the OSCE and the UN. The possibilities that these efforts might be frozen for about 15 years, that there might be an erosion of the common positions and, in particular, that Russia might shift its position on the question of territorial integrity, seemed not to have been duly taken into consideration.
The creation in December 1993 of the Group of Friends of Georgia to give support to the UN Secretary-General in the Georgian-Abkhaz peace process was an indication of some tension between the Western governments and Russia. The Western members of the group thought that they needed to counterbalance the support the Abkhaz authorities were receiving from Russia by firmly supporting the Georgian Government. But overall, the Clinton administration remained positive about Russia’s security role at its own southern borders. In a
В то время как Западные постоянные члены Совета Безопасности ООН были серьезно озабочены ситуацией на Балканах, Россия противостояла нестабильности в пределах ее собственных границ, включающая сепаратистские угрозы из Татарстана и Чечни Российской Федерации. В этом смысле, Северный и Южный Кавказ составлял единую единицу с точки зрения безопасности. Следовательно, неустойчивость на Юге имела бы вредный эффект на политическую ситуацию на Северном Кавказе.
Американское Правительство - как другие Западные правительства - не выступало против российской доминирующей роли по поддержанию мира в Южной Осетии или Абхазии. Факт, что грузинские власти приняли такую договоренность и недостаток жизненных геостратегических интересов стоять на страже в Кавказском регионе кажется был главной причиной для этой позиции.
Вашингтон не разделял взгляд Москвы, что Южный Кавказ был частью Российской “рядом с заграницей” в политическом значении, но был убежден, что они имели общий интерес в сохранении стабильности, на основе принципа территориальной целостности. В представлении американской администрации 1990-х, причастность России могла увеличить эффективность посреднической деятельности, сделанной ООН и ОБСЕ.
Россия имела уникальное знание местных политических условий, и имела сильные рычаги над всем сторонам. Россия подчеркнула свою готовность сотрудничать с другими странами. Кроме того, она использовало ярлык СНГ для его операции по поддержанию мира в Абхазии, чтобы подчеркнуть важность региональных организаций в решении таких конфликтов.
Разделение труда между российскими силами по поддержанию мира и международными и региональными организациями безопасности было расценено как временная договоренность, которая проложит путь к всестороннему урегулированию по линиям, согласованным с ОБСЕ и ООН. Возможности, что эти достижения могли бы быть заморожены в течение приблизительно 15 лет, что могли бы быть искажения общих позиций и, в частности что Россия могла бы изменить свою позицию по вопросу о территориальной целостности, казалось, не были должным образом учтены.
Создание в декабре 1993 года Группы Друзей Грузии, для того, чтобы оказать поддержку Генеральному секретарю ООН в грузино-абхазском мирном процессе было признаком некоторой напряженности между Западными правительствами и Россией. Западные члены Группы думали, что они должны были уравновесить поддержку, которую абхазские власти получали от России, твердо поддерживая грузинское Правительство. Но в целом, администрация Клинтона относилась позитивно к российской роли безопасности в ее собственных южных границах.
(страница 36)
Вы здесь » Форум Свободы » Политика » Доклад комиссии Тальявини (Том II)